Как известно, «каждому-каждому в лучшее верицца, катицца-катицца голубой вагон». На
голубом вагоне я прокатилась десять лет назад, имея в попутчиках свою
сестру, мужа, и маму. Мы целый месяц в нём катались, и нам всем
верилось в лучшее. За это время мы все вполне могли бы четыре раза
доехать до Владивостока. Но не доехали. *** В нашей уютной
трёхкомнатной квартире, где на шестидесяти метрах не совсем дружно
проживали я, мой муж, мама, папа, и младшая сестра, зазвонил телефон.
Звонил он как-то по-особенному паскудно и с переливами, как всегда
бывает, когда кто-то тебе звонит из ебеней, но меня это не насторожило.
Я подняла трубку: - Аллоу! – Завопил мне в ухо какой-то мужик с
акцентом, навевающим воспоминания о таборе родственников из Белоруссии.
– Хто это? Лидочка? Машенька? Танечка? - А вам, собственно, кто
нужен? – Я ж умная девочка. Я ж понимаю, что это может быть родственник
из Белоруссии, и мне очень не улыбаецца перспектива переезжать из своей
собственной комнату на кухню, и жить там месяц, пока в моей комнате
сушат на подоконнике дырявые носки какие-то упыри. - Мне нужен
Слава. – Ответил дядька, а я нахмурилась. Если тебе нужен Слава – так
прямо и скажи. Какая тебе в жопу разница, кто взял трубку? Но то,
что незнакомому дядьке нужен мой папа, немного меня утешило.
Родственники из Белоруссии – это по маминой линии. Папа у меня сиротка.
У папы никого нету, кроме сестры-близнеца. Значит, на кухню меня не
выпихнут. Но осторожность всё равно не помешает. - А кто его спрашивает? -
Это Володя с Урала. – Удивил меня дядька. Чо мой папа на Урале забыл? А
дядька разошёлся: - Это Машенька или Лидочка? Я ж вас лет десять не
видел. - Лидочка это, - говорю, - только я и десять лет назад никаких Володей не видала. А на память я не жалуюсь. - Ну как же? – Дядька, по-моему, расстроился. – Я ж тебе ещё платье подарил на день рождения. Голубое, в кружевах. - Серое, и в дырах. И не на день рождения, а на первое мая. И это было не платье, а халат. И не подарили, а сп*здили с бельевой верёвки у соседки. – Я сразу вспомнила дядю Володю с Урала. Какого-то троюродного папиного племянника. йух
его забудешь. – А ещё я помню, как вы напоследок скрысили у моего папы
фотоаппарат и дублёнку, а у моей мамы – новую лаковую сумку. И они вас
не простили. Это было правдой. После дядиволодиного отбытия восвояси, мои мама с папой ещё месяц подъёбывали друг друга. Папа говорил маме: - Тань, не пора ли тебе сходить в театр с новой сумкой? А мама отвечала: - Только после того как ты напялишь дублёнку и сфотографируешься. Видимо, дядя Володя сразу понял по моему изменившемуся тону, что сейчас его пошлют найух, и больше никогда не возьмут трубку, и зачастил: - Лидочка, у меня мало времени, так что я быстренько. В общем, я щас живу в Питере, я сказочно богат, я п*здец какой олигарх, и вот я вспомнил про вас. Мою семью. – Я фыркнула. – И хочу сделать вам подарки. Вот ты что хочешь, а? - Ничего. – Отвечаю. – У меня всё есть. - Зачем ты меня обманываешь? – Дядя Володя хихикнул. – Нет у тебя нихуя. У тебя ж папа алкоголик. - Зато он халаты у старушек не п*здит.
– Мне стало обидно за папу. – И если сравнить тебя и моего папу – то
мой папа, по крайней мере, в штаны не ссытся, когда пьяный. А щас он
вообще уже пятый год как не пьёт. - Да ладно? – Не поверил дядя Володя. – И чо, разбогател? - Не, - говорю, - в Питер он не переехал, олигархом не стал, но в штаны по-прежнему не ссыт. И то хорошо. - А откуда у тебя «всё есть»? – Не унимался родственник. - Да заебал ты! – Я уже не выдержала. – Замуж я вышла. – Муж меня златом-серебром осыпает. - А шуба у тебя есть? - Даже две. - Третью хочешь? - Хочу, - говорю. Вот сука прилипчивая. Как банный лист. – Очень хочу. Привези мне шубу, я буду рада. И
бросила трубку. И папе даже говорить не стала, что нам звонил олигарх
из Питера. Папа у меня мужик серьёзный, ему обидно будет, если он
узнает, что имеет в родственниках шизофреника. Тут бы и сказке конец, но йух.
На следующий день, когда я вернулась с работы домой, ко мне с порога
кинулась четырнадцатилетняя сестра, вся покрытая нервными красными
пятнами, и зашептала возбуждённо: - Лидка, щас нам звонил дядя Володя с Урала, он мне компьютер пообещал подарить! - А шубу не обещал? – Спрашиваю серьёзно. - Не, я шубу не просила. Он сказал, можно всё что хочешь просить! Как думаешь, привезёт? - Ага. И шубу, и компьютер, и автомобиль с магнитофоном. Машка насупилась. - А я ему верю. Он наш родственник. -
В том-то и проблема. – Я расстегнула сапоги. – Ты в какой семье живёшь?
Ты хоть раз в жизни видела в нашем доме родственника, которому можно
верить? Мамина родня из Могилёва в последний свой приезд сп*здила у нас смеситель из ванной, а папина сестра из Электростали потеряла тебя на кладбище, и ты наебнулась в могилу. Забыла? - Я сама потерялась… - Попробовала заступиться за свою тётю Машка. -
Конечно. – Я сняла второй сапог. – Только она тебя и не искала. А нашёл
тебя какой-то некрофил, который пришёл на кладбище, чтоб поебаться со
свежим трупом, обнаружил в могиле тебя, пересрал, и вызвал милицию.
Может, напомнить чо у нас спёр олигарх дядя Володя? - Я хочу
компьютер.. – Заныла Машка. – Дядя Володя не из Белоруссии, и я ему
верю! В конце концов, ну ведь может быть в нашей семье хоть один
нормальный олигарх?! - Нет. – Я лишила сестру надежды. – В нашей
семье все уроды. Включая тебя и меня. Прекрати разговаривать по
телефону с дядей Володей, а то маме нажалуюсь. Машка хихикнула: - Не нажалуешься. Мама тоже уже разговаривала с дядей Володей, и попросила у него стиральную машину. Я уставилась в потолок. - Господи, с кем я живу… Больше ничего не попросили? - Вовка твой колонки большие попросил. – Вдруг неожиданно сказала Машка, а я икнула. -
Какие колонки?! Ладно, вы с мамой… Мама от природы такая, у неё родня в
Могилёве, ладно ты – ты маленькая, и у тебя тоже родственники в
Могилёве. Но Вовка-то не из нашей породы! Он-то не дебил! - У него в
Виннице родня. – Напомнила Машка. – И Вовин папа, когда у него кот
помер, кота в церковь таскал отпевать, на даче его похоронил, и
памятник из мрамора поставил. Двухметровый. А потом с кадилом неделю по
соседям ходил, и церковные песни пел. Возразить было нечего. То что
Вовкин папа наглухо ебанутый – это все знают. Он, когда кот помер, все
зеркала в доме завесил, сорок дней со свечкой по дому ходил, выл как
Кентрвильское привидение, и рисовал маслом портрет покойного. Причём, с
натуры. Дохлый кот лежал у него в коробке на столе две недели, пока
соседи не вызвали санэпидемстанцию. Вонь на четырнадцать этажей стояла. Круг замкнулся. Стало понятно, что противостоять вирусу «дядя Юра» придёцца именно мне. Папу я жалела. Через
три дня я поняла, что с вирусом мне так легко не справиться. Телефон
паскудно тренькал по шесть раз в день, и к нему наперегонки кидались
мама, Машка, и, прости Господи, мой муж. - Колонки! Сабвуфер! – Доносилось из комнаты. – Тостер! Микроволновка! Видеомагнитофон! Шубу Лидке! Я
вздрагивала, и зажимала уши руками. Потом, правда, интересовалась: а
нахуя нам ещё один тостер, ещё одна микроволновка, и видеомагнитофон,
которых и так два? Мне ответили, что всё пригодиться. Пусть будет. А
видеомагнитофон можно тёте Тане из Могилёва подарить. Как раз она скоро
к нам в гости приедет. Хотелось умереть. Через неделю я уже сама
стала верить, что дядя Володя – олигарх. Он звонил каждый день, каждый
час, и ещё по два часа песдел с моей мамой по телефону. Это ж скока
денег надо иметь, чтоб по межгороду часами песдеть? Через две недели я стала ждать шубу. Через три сама первой рванула к телефону, услышав междугородний звонок. - Лида? – Удивился дядя Володя. – А где Маша? -
В школе, - говорю, - учится она. А скажите-ка мне, дядя Володя, чем вы
вообще занимаетесь? Насколько я помню, вы были пьяницей, вором и
энурезником. - Да я и щас вор. – Похвалился папин родственник. – Тока щас я ворую по-крупному. В это я могла поверить. У меня папа за это уже отсидел. - И про шубу правда? – Я всё ещё немножко не верила. - Конечно. Вот она, шуба твоя. Лежит у меня перед глазами, искрицца на солнце. Я решил на свой вкус взять. Норку любишь? - У меня лиса есть. А норки нет. Люблю, конечно. - Замечательно! – Обрадовался дядя Володя. – А ты уже подумала, как ты будешь меня благодарить за подарки? Я поперхнулась. - Чо делать?! - Благодарить. Благодарить меня. – Дядя Володя понизил голос. – Ты же потрогаешь мою писю? В голове у меня сразу всё стало на свои места, я моментально исцелилась, и даже обрадовалась. - Конечно потрогаю. И потрогаю, и подёргаю, и понюхаю. Ты когда уже приедешь-то, а? - Подожди… - судя по возне в трубке, дядя Володя намылился подрочить. – Ты на этом месте поподробнее: как ты её будешь дёргать? - Молча. – Обломала я дроч-сеанс дядя Володи. – Но, блять, с чувством. Когда приедешь, отвечай? - Завтра! – Выпалил извращенец, и заскулил: - А может, ты писю ещё и поцелуешь? - Непременно. Тока шубу не забудь. Засосу твою писю как Брежнев. Завтра жду. И бросила трубку. Одни
сомнения у меня развеялись – дядя Володя действительно был
неотдупляемый мудак, но появились и другие: у моего папы не может быть
таких племянников, хоть ты обосрись. Пьющие – это да. Нарушители
законов – запросто. Но не имбецилы же. Помучавшись с полчаса, я пошла на доклад к папе. Папа был суров лицом, бородат, и смотрел по телевизору «Кровавый ринг». Я присела рядом, и начала издалека: - Пап, а ты своё генеалогическое древо знаешь? - Конечно. – Папа не отрывал взгляда от Ван Дамма. – У нас в семье все алкоголики. - А много их вообще? Алкоголиков этих? -
Уже нет. Остался я, и моя сестричка. – Папа крякнул, потому что на
экране отрицательный герой с узкими глазами и неприличным именем
Тампон, ёбнул Ван Дамму ногой. - А помнишь дядю Володю с Урала? – Я стала подводить папу ближе к интересующей меня теме. -
Он мне не родственник. – Папа торжествующе улыбнулся. Ван Дамм ёбнул
ногой Тампона. – Мы с Галькой сироты, нам опекуны полагались. Эти
опекуны менялись как в калейдоскопе. Сиротам ведь квартиры отдельные
давали. Поэтому опекунов у нас было хоть жопой ешь. Одни как раз потом
на Урал уехали, а Володя – их сын. Я его сам один раз и видел, лет
десять назад. А ты с какой целью интересуешься? Я собралась с духом,
и рассказала папе про нездоровую атмосферу жажды халявы, которая вот
уже почти месяц как царит в нашем доме, и даже упомянула о
дроч-наклонностях уральского пельменя. Папа молчал. И это пугало. Папа интенсивно шевелил бородой, и не смотрел на Тампона. Потом
папа встал, и вышел в прихожую. Там он порылся в комоде, достал из него
потрёпанную записную книжку (никогда не подозревала, что у папы есть
телефонная книжка, ибо ни он, ни ему никто никогда не звонил), и
направился к телефону. - Тётя Маша? – Минут через пять спросил в
трубку папа. – Это Славик. Да, именно. Как здоровье ваше, как дядя
Витя? Как Володя? Что? Даже так? Ай-яй-яй… И давно? Ой-ой-ой… И с чего?
Ой, бля-бля-бля… Сочувствую. Ну, не хворайте там. Я во все глаза смотрела на папу. -
Ты была так близка к разгадке, доча. – После минутного молчания сказал
папа, и прижал меня к себе. – Володя уже пять лет как в дурдоме живёт.
Говорят, совсем плохой был. По ночам звонил Бриджит Бардо и Валерию
Носику, и приглашал их на ужин, на черепаховый суп. Черепаху, кстати,
он действительно сварил. Пришлось с ним расстаться. Так что теперь надо
позвонить в это прекрасное учреждение, и сказать, что их пациент
дорвался до телефона, и теперь их ждёт километровый счёт за
междугородние переговоры. - А если он ещё будет звонить? - Не
будет. – Уверенно сказал папа, и пошевелил бородой. Теперь к телефону
буду подходить я. А ты сегодня зайди в нашу шестую палату, и оповести
больных, что ништяков не будет. Можешь даже рассказать им про дурдом.
Это называется шоковая терапия. Они выздоровеют. В шестой палате
меня приняли недружелюбно, а мама сказала, что я всё вру. Вовка тоже
открыл рот, но я ему напомнила про мёртвого кота, плохую
наследственность, и врождённый порок мозга, как оказалось, поэтому он
не стал со мной спорить. Машка так вообще разрыдалась, и заявила, что
всё равно завтра будет ждать дядю Володю. Он обещал приехать на чёрном
джипе, и привезти компьютер. И она ему верит, потому что он не из
Могилёва, и не мамин родственник. И даже не папин, что ещё лучше.
Значит, ничего не сп*здит. На
следующий день Машка с утра заняла во дворе выжидающую позицию в засаде
у бойлерки, и часам к пяти вечера ей пришлось менять место засады, ибо
за бойлеркой собралось человек пятнадцать Машкиных подружек, тоже с
нетерпением ждущих дядю Володю. Иногда в засаду заглядывала я, и
издевалась: - Машка, я только что дядю Володю на джипе видела. Он в соседний двор зарулил. - Правда? – Велась Машка. – А ты точно знаешь, что это он? -
А то. Чёрный джип, из багажника торчат колонки и комп, из-под капота –
шуба норковая, а к крыше стиральная машина верёвкой привязана.
Стопудово это он. И Машка вместе с подругами убегали в указанном мною направлении. Я всё-таки верила в шоковую терапию. Когда,
десять лет спустя, у Машки появился свой чёрный джип, и она приехала ко
мне в гости хвалиться приобретением – первое, что она увидела, выйдя из
машины – это меня, стоящую на балконе четвёртого этажа, и орущую во всю
глотку: - Ура! Дядя Володя на джипе приехал! Машка показала мне фак, и крикнула в ответ: - Спускайся! Надевай шубу и бери стиральную машину. Щас в Питер поедем! Я не зря верила в шоковую терапию. Она помогает.
